Запомни мои губы - Страница 2

— Я видела его… — Пэтти выдержала многозначительную паузу. — С новой женой… — Голос Пэтти срывался, глаза округлись — она явно сдерживалась, чтобы не зареветь. — Она такая красивая, Леа… Такая худенькая и молодая… Я ведь ее ровесница, а выгляжу так, как будто лет на десять старше. А все из-за моего веса, будь он проклят! — Пэтти все-таки не удержалась, и слезы градом хлынули из ее глаз.

— Ну-ну, Пэтти, не плачь! — Леа подошла к подруге и коснулась золотистых завитков, выбившихся из гладкой прически. — Плюнь на него! Человек, который ушел от жены только потому, что нашел идеальную вешалку, не стоит слез…

Пэтти проглотила наживку — всхлипы начали стихать. Она подняла на Леа голубые, дымчатые от слез глаза.

— Ты правда так считаешь?

— Конечно! — Леа покривила душой, но Бог простит ей эту невинную ложь. Хорошенькая жена Брасса, бывшего мужа Пэтти, не была «вешалкой», но чего только не скажешь для того, чтобы утешить лучшую подругу… На душе у Леа кошки скребли — с тех пор, как Брасс ушел, Пэтти пребывала в состоянии непрекращающейся депрессии. В голове у Леа мелькнула мысль: что, если бы она располнела так же, как Пэтти? Смирился бы с этим Ричи или нашел себе другую? Конечно, смирился бы… Что за глупые мысли лезут в голову? Ричи любит ее и никогда не променяет на другую женщину. И все же? Леа попыталась прогнать навязчивую мысль, но та, как муха, мельтешила перед глазами и не думала улетать. Кажется, Леа настолько прониклась переживаниями Пэтти, что начала чувствовать то же, что и подруга. Нет, так дело не пойдет. Надо убедить Пэтти, а заодно и себя, что все не так уж и плохо, как может казаться. Тем более что у нее, в отличие от Пэтти, все складывается наилучшим образом… — Слушай, Пэтти, прекрати плакать и послушай меня. Тебе нужно развеяться, проветриться… ну и все такое… Давай куда-нибудь сходим. Может быть, ты с кем-нибудь познакомишься, начнешь встречаться, и все твои мысли о Брассе покажутся такой ерундой…

— Брось, — подавила Пэтти последние всхлипы, — неужели ты думаешь, что мне станет легче, если я напьюсь в каком-нибудь клубе? Может, конечно, и станет, но ненадолго. Не волнуйся. — Она провела рукой по красным щекам и вытерла блестящие дорожки слез. — Я приду в себя. Это, наверное, уже звучит смешно, но я постараюсь взять себя в руки… Что, собственно, я и делаю весь этот год, да только не выходит… Почему я такая слабая? А, Леа? Есть сильные женщины, которые идут наперекор обстоятельствам, рвутся в бой… А я сижу, как побитая собака, и уже год зализываю свои раны…

На это Леа нечего было сказать. Она никогда не попадала в ситуации, в которых требовалось собрать все свои силы, всю внутреннюю энергию и броситься, как выразилась Пэтти, в бой. Она никогда не чувствовала ледяного ветра одиночества, не знала, что такое быть брошенной, покинутой, оставленной… Она не была несчастна, но и не была счастлива. Пожалуй, Леа могла бы считать себя счастливой, если бы не крошечный червячок, подтачивавший ее душу все те годы, которые она прожила в браке. Она не знала, не понимала, что мешает ей считать себя счастливой. Она лишь чувствовала, что есть какая-то капля, какая-то малость, мешающая ей запомнить мелодию своего любимого сна и напеть ее наяву.

Элеонора Блумин (знакомых и друзей она просила называть себя Леа — ей нравилось это имя) была довольно жизнелюбивой и яркой девушкой. Ей было двадцать. Серо-зеленые глаза, маленькая, но эффектная родинка под левой бровью, гладкие каштановые волосы, темным шелком стекающие по плечам, хрупкие плечи… Она производила впечатление чего-то воздушного, эфирного, недосягаемого. Яркие платья из желтого или красного шифона, схваченные широким поясом, великолепно смотрелись на ее худенькой фигурке. Свежий аромат духов и позвякивание серебряных браслетов на руках дополняли этот полусказочный образ повелительницы эльфов. Мужчины смотрели вслед этой девушке с летящей походкой, и им казалось, что мимо них пронеслось видение, фея, легкая, изящная, такая же, как и ее имя — Леа.

Ричи Майер, как и многие другие, с первой же встречи был покорен этим сказочным существом. Но не стал в этом признаваться. Ричи привык покорять, а не быть покоренным.

И он занял выжидательную позицию — у Леа было слишком много поклонников, а он не блистал особыми достоинствами, которые могли бы выделить его среди конкурентов. Он не был лучшим в сборной по бейсболу, не был отъявленным хулиганом, не был Эйнштейном местного значения или Бернсом американского разлива. В общем, единственное, к чему Ричи проявлял способности, было умение делать деньги, чем он едва ли мог привлечь независимую и умную Леа.

Однако в изобретательности и стратегическом таланте Ричи было мало равных: за каких-то полгода он умудрился настолько войти в доверие к Леа, что она считала его одним из своих лучших друзей. Он был внимательным слушателем, хорошим собеседником, умеющим поддержать разговор и не наскучить девушке утомительными подробностями, связанными с делами. Он был неплохим психологом (одним из тех «доморощенных» знатоков человеческих натур, которые могут просчитать, что ожидать от того или иного человека) и даже давал Леа советы, касавшиеся любовных дел. А потом, когда Леа наскучили слишком эмоциональные натуры ее молодых людей, он ненавязчиво предложил ей себя — такого спокойного, знающего, опытного. И Леа захотелось попробовать доселе неизведанный плод…

Выяснилось, что плод не так уж и плох. Тем более, он разительно отличался от тех, что она пробовала раньше. Это влекло Леа еще сильнее. Любовь к разнообразию иногда играет с людьми злую шутку — в погоне за оригинальностью они растрачивают не только драгоценный дар чувства, но и самих себя, забывая о том, кто они есть и зачем погнались за этой зыбкой иллюзией. Так случилось и с Леа. Традиционный набор мужских ужимок и прыжков уже был ей известен. Поэтому незнакомая ей стратегия Ричи сработала отлично — вскоре воздушная красавица Леа Блумин сходила по нему с ума. Он же по-прежнему держался независимо и немного отстраненно, выдерживая взятую на себя роль одинокого и свободолюбивого мужчины.